О жизни в экономике,
которой давно нет

Мировая экономика переходит на другие рельсы и отношения. Это связано и с развитием новых технологий, и с многомиллионным ростом среднего класса в развивающихся странах, и с происходящими демографическими сдвигами, и с целым рядом других факторов. Иным становится и экономический рост — и по географии, и по качеству, и по распределению его плодов. К сожалению, Россия находится вне этого контекста. Хорошо, если бы мы просто плыли вместе с общемировым трендом, но мы этот тренд даже не догоняем. Мы продолжаем жить вчерашними реалиями, которые уже уплыли. Есть такая формула, что генералы всегда готовятся к прошлой войне.

Точно так же и мы — пытаемся жить в экономике, которой давно уже нет. А те модные мантры и заклинания, которые мы произносим, совершенно не сопровождаются соответствующими мерами экономической политики и изменением мышления относительно устройства современного мира. Когда с одной стороны заявляется о необходимости развивать Интернет и цифровую экономику, а с другой — это уничтожается одним ходом (я говорю о законе Яровой в данном случае), то веришь, конечно, действиям, а не словам. Если посмотреть на экономическую политику России в широком смысле, то она ни в коем случае не устремлена в будущее и скорее носит архаический характер: это и замыкание в себе, и упор на отжившие механизмы и индустрии. Это не может не тревожить. И нужно бы этот круг разомкнуть, но для этого нужны движущие силы, а на сегодня я таких не вижу.

Есть такой термин — институциональная ловушка, когда всем, может, и не нравится сложившаяся ситуация, но поскольку для выхода из нее требуется предпринимать затратные и рискованные действия, то все предпочитают оставаться в этой зоне относительного дискомфорта, с тем чтобы не получить еще больший дискомфорт. Представляется, что у нас сложилась уже такая национальная традиция — мы получаем позитивные стимулы для развития только через кризисы. Есть такое английское выражение — to get worse before getting better. Чтобы стало лучше, сначала должно случиться нечто похуже. Только это худшее вытолкнет людей, принимающих решения, из институциональной ловушки в собственном мозгу.

Если вернуться в 1998 год, то, по сути, тогда было то же самое — страна пыталась жить и балансировать в условиях новой экономики, продолжая мыслить в терминах советских хозяйственных механизмов. До 98-го года Россия худо-бедно дожила, практически не развиваясь и теряя год за годом советский ВВП. Это логическим образом привело к кризису 1998 года, когда все рухнуло и с очень низкой, практически нулевой точки пошло, наконец, какое-то развитие, которое некоторое время довольно успешно проистекало. Наступил десятилетний период непрерывного динамичного роста, которого в истории России, причем не только в новейшей, просто не было. Но затем, когда надо было на ходу перестроиться и начать думать о системных изъянах и о будущем, было сочтено, что мы и так проскочим. То есть в момент кризиса 2007 года все проблемы были залиты деньгами. Мы сделали вид, что это американская проблема, не про нас. И продолжали жить по-старому, за что и получили. Темпы роста сначала просто снизились, потом вышли в отрицательную зону, на это позже наложилась нефтяная тема — «Эльдорадо» закончилось, затем санкции с сопутствующими событиями. Все это в итоге привело нас в точку, где мы находимся сейчас. И выход из нее мне видится только один — через кардинальное переосмысление происходящего, через поиск места России в мировой экономике и образа будущего. Не могу сказать, что проводить этот поиск через кризис — предпочтительный вариант, но исторический опыт показывает, что у нас перемены происходят только так.

Пока у нас еще не кризис, а скорее новая версия позднего застоя. Когда вроде бы все не так плохо, все еще есть, катастроф не происходит, но то тут, то там звучат «звоночки». Выстроенная система неэффективна и долго просуществовать не может, хотя не поятно, в какой момент и каким образом она может войти в зону кризиса. Ситуация, которая представляется как стабильная и сбалансированная, на самом деле не такова. Ее достаточно просто вывести из равновесия, но что станет триггером, никто не знает. Мы в застое, и выход будет таким же, каким он был из застоя конца ХХ века. Можно ли этого избежать?

Представим себе, что люди неожиданно начали осознавать, что происходит, и что-то делать. Например, решили поменять управленческую команду, заменить плохих менеджеров на хороших. Это может даже на какое-то время помочь, но негибкую в принципе систему, к сожалению, так не изменить. Прежде всего нам нужна система с хорошо отлаженными и быстрыми обратными связями, когда есть адекватная реакция на поступающие сигналы. Сейчас все сигналы, которые идут снизу, от экономики и общества, наверх, теряются, их никто не слышит. Идеология «оставить все, как есть» доминирует.

Для того чтобы выстроить какую-то новую экономику и, не побоюсь этого, новую политико-экономическую систему, нужно скорее наладить систему обратных связей, которая позволит нам перестраиваться на ходу. Не разовое что-то сделать, не в режиме ручного управления, а действительно создать работающий механизм, который позволит что-то менять более или менее автоматически. Только так есть вероятность избежать социально-экономического и политического кризиса.

Между тем инвестиционный кризис в стране уже налицо. Объяснений может быть несколько. Прежде всего произошло циклическое совпадение: был целый ряд крупных проектов, окормляемых государством, — АТЭС, Олимпиада в Сочи и другие, которые так или иначе стимулировали частные инвестиции и создавали фон для общего инвестиционного процесса. В один прекрасный момент проекты просто закончились, и этот импульс исчез. Причем уровень инвестиций упал практически на величину прекратившегося государственного финансирования, и это подтверждается арифметически.

Но представим себе, что после Олимпиады был начат какой-то новый проект — например, стали строить повсеместно высокоскоростные магистрали. Что бы произошло в 2015 году? Деньги у государства на эти по любым меркам щедрые инвестиции закончились, поэтому все вложенные в этот проект средства были бы заморожены, либо пришлось бы отбирать у кого-то еще. А бюджет у нас и так каждый год тает. У меня есть мнемоническое правило для студентов: в федеральном бюджете на 2012 год расходы составляли 12 трлн рублей, в 2013 — 13 трлн, в 2014 — 14 трлн, в 2015 — 15 трлн, с 2016 года и далее — 16 трлн, а в 2019-м — опять 15 трлн рублей. То есть, по сути, в последние годы происходит сокращение расходной части бюджета сначала в реальном выражении, а потом и в номинальном. Причем самые большие потери государственных инвестиций происходят на региональном уровне, и понятно почему: из регионов стали выжимать показатели, связанные с социалкой («майские указы»), и первым делом пошли под нож инвестиционные проекты.

Можно ли говорить о снижении уровня инвестиций из-за недостатка денег? Если посмотреть на экономические данные последних лет, то у предприятий зафиксированы рекордные прибыли. И в 2016 году они в общем-то не меньше, чем после девальвации в 2015 году. То есть кризиса ликвидности нет — ни в банковском секторе, ни в корпоративном. Так почему же не идут инвестиции?